Полный церковнославянский словарь прот. Григория Дьяченко

- (греч. κολλυρίς, от κολλύρα – грубый, при том не большой, на скоро, под золою испеченный, хлеб, лепешка, оладья, а это можно производить от κόλλα, ионич. κόλλη – клей, κολλάω – склеиваю, сгущаю) = хлебец, пшеничный или ржаной, лепешка, слав. пряжмо, опреснок (2 Цар. 6:19, 13, 6, 8, 10; 3 Цар. 14:3). В первые века христианства эти коллиры, коллириды употреблялись, в священном значении, у некоторых еретиков, о чем можно видеть в свят. Епифания в его «Панарии» по русскому переводу при Моск. Духов. Академии в т. V, стр. 227 и дал. (Москва, 1882), почему и самые еретики носили название коллиридиан (см. у св. Епифания, там же; срав. также у него в творениях по тому же изданию т. I, 10, 12; V, 173, 174, 362, 365, 393; VI, 31).

- (древ. слав.) = прялка (от коло – круг, колесо и вращати). Ср. Словарь, стр. 258.

= нестриженный, косматый. В древности были конюхи княжие пригривники; их тоже звали кологривыми.

= насесть, к которой привязывались охотничьи птицы (Сказ. о побоище вел. кн. Дим. Донск.).

= название древнерусской одежды (Был. о Василии Буслаевиче). Колоколом, klakol, и колокольницей – klakolca, у чехов в древности назывался плащ, в роде капы, носимой пилигримами. И не у одних чехов в средние века плащ назывался колоколом. Англичане и французы также употребляли это слово, разумеется, выговаривая по своему: англичане cloak, французы cloche, clocette, в латинском выговоре у тех и у других одинаково cloca, и также со смыслом и колокола и плаща (срав. немц. clocca, glocca, glocke), плаща дорожного, без разреза спереди. Употребление слова колокол в пересказах былины о Василии Буслаевиче, хотя и неправильное, доказывает, что когда-то оно было у нас употребляемо и в значении одежды, и, судя по тому, что в пересказах былины оторвано от своего настоящего смысла, употребляемо было только в древности, может быть, даже не долго. В одном из пересказов былины колокол заменен кафтаном, словом, напоминающим капу (хотя и потурченным, но одного происхождения с сара, capota, καβάδης и т. д.), без сомнения, в то время, когда еще понималось, хотя уже и не было употребляемо слово колокол в значении плаща; в других пересказах остался колокол, и испытал горькую судьбу власти комментаторов – поэтов, превратясь в медь звенящую (См. Извест. Археол. общ., т. IV, стр. 126-127).

= жители Новгорода (Русская правда).

- В поговорке: «ни кола, ни двора» - «кол» имеет значение, в словаре Даля необъясненное. «Это – полоса пахотной земли, шириною в две сажени. Следовательно, не иметь «кола» значит не иметь пашни… Итак, приведенная поговорка употребляется в крестьянском быту для означения человека, не имеющего недвижимого имущества и живущего личным трудом, а вовсе не в смысле дурного хозяина, как утверждает Даль». Автор заметки, откуда взяты эти строки, г. Александр Борзенка, объясняет, что в селах некоторых местностей ярославской губ. земля измеряется кольями, что там, следоват., «кол» имеет первоначальное значение меры для распределения земли и что название меры отнесено на отмеряемое пространство (См. Филолог. розыск. Я. Грота, изд. 4, стр. 411-412).

= род, поколение; слово праславянское. Пикте роднит его с санс. carana – род (II,330), Миклошич же с литов. kelis – поколение (L. P.). Русск. колено – значит еще сустав животного тела, соединяющий ляжку с голенью. В этом значении можно сравнить с санскр. kal – сгибать; колено собств. сгиб; греч. σκαλινός – хромой. Въ семъ бо колѣна, браней дерзости ищуще, разсыпаются = ибо им племена, ищущие жестоких браней, поражаются (Кан. Воздв. п. 8, тр. 3).

- (см. Слов., стр. 260) – Это слово, по обычному мнению, происходит от лат. calendae = франц. chalendes, н. нем. Kaland. Те исследователи, которые разделяют подобное словопроизводство, обыкновенно для объясненья русской коляды приводят известное место из Кормчей по списку 1282 г.: «каланди соуть пьрвiи въ коемьждо мѣсяци днье, въ нихъ же обычай бѣ елинномъ творити жертвы, и въ таже евроуманiя елиньстiи бѣаху праздници; вроумъ бо пореклъ есть Дiонисово, и иная вься яже соуть идольская прельсти и соуетьства отмѣщюще святiи от вѣрныхъ житiя, возбраняютъ крестьяномъ таковая творити… и не повелѣваютъ моужемъ облачатися въ женьскыя ризы, ни женамъ въ моужьскыя, еже творятъ на праздьникы Дiонисовы пляшюще, ни лиць же косматыхъ възлагати на ся, ни козлихъ, ни сатоурьскыхъ… яже нынѣ творять селяне, не вѣдоуще, что творятъ (Аф. Поэтич. воззр., т. III, 729-730)». Все исследователи решительно отвергают сказания об идоле, или бесе Коляде: книжность подобных сказаний и их позднейшее происхождение для всех очевидны. Так Густинская летопись сообщает нам следующее известие о Коляде: «шестый (бог) Коляда, ему же праздникъ прескверный бяше декаврiя 24. Сего ради и нынѣ, аще и благодать Рождествомъ Христовымъ осiя насъ и идолы погибоша, но единаче дiаволъ еще и доселѣ во безумныхъ память свою удержа: сему бѣсу въ память простая чадь сходятся въ навечерiе Рождества Христова, и поютъ пѣсни нѣкiя, въ нихъ же аще и о Рождествѣ Христовомъ поминаютъ, но болѣе Коляду бѣса величаютъ (П. С. Р. Л., т. II, 257 стр.)» Почти в тех же выражениях говорят о Коляде, как об идоле, или бесе, «Подробная летопись» и «Синопсис», приписываемый Иннокентию Гизелю (Подробная летопись, ч. I, 54-55; Поэтич. воззр., т. III, 750 стр.). В Четьи Минеи св. Димитрия в числе богов, которым поклонялись во времена св. Владимира, упоминается и «Коляда, богъ празднованiя, въ зимѣ бывающаго (Русск. простон. Праздн., вып. I, 11 стр.)». Книжность и позднейшее происхождение подобных исторических свидетельств о боге Коляде, сами выдают себя. Так Густинская летопись замечает: «сего ради и нынѣ… сему бѣсу въ память простая чадь сходятся въ навечерiе Рождества Христова»; ясно, что книжники, только имея в виду современный народный обычай, могли выдумать особого бога, или идола Коляду. Тем не менее такому слишком уже не искусному вымыслу поверили наши старинные мифологи, как напр. г. Попов, Чулков, Глинка, Кайсаров (Сказ. русск. нар. кн. I, 10-11 стр.); даже г. Карамзин, ко многому относившийся критически, вполне серьезно рассуждал о древнерусском боге Коляде: «24 декабря язычники русские славили Коляду, бога торжеств и мира» (Истор. госуд. росс. т. I, 91 стр.). О Коляде и Овсене довольно ясно говорится в царских грамотах XVII в. Наприм. от 1628 г. 24 декабря мы имеет грамоту царя Михаила Феодоровича и патриарха Филарета: «великiй государь святѣйщий Филаретъ Никитич патрiархъ московскiй и всеа Русiи указалъ: кликать бирючю по рядомъ, и по улицамъ, и по слободамъ, и въ сотняхъ, чтобъ съ кобылками не ходили и на игрища бъ мiрскiе люди не сходилися, тѣмъ бы смуты православнымъ крестьяномъ не было, и Коледы бъ и Овсеня и Плуги не кликали; а кто учнетъ сего государева указу ослушаться, и тѣмъ людемъ быть отъ государя царя и великого князя Михаила Феодоровича всеа Русiи въ опалѣ, а отъ великаго государя святѣйшаго Филарета Никитича патрiарха московскаго и всеа Русiи въ запрещеньѣ и въ духовномъ наказаньѣ (Акты историческ., т. III, № 92, 96 стр.)». На тождество русской Коляды с латинскими Calendae указал еще Гримм (Поэтич. воззр. славян на природу, Афанасьева, т. III, стран. 730). Но наши исследователи, вместо этого простого объяснения, придумывают толкования этого слова, основываясь на созвучии: г. Гедеонов сближает коляду с греческим καλὴ ὠδὴ (Исследован. о Варяжск. Вопросе, 173); Д. М. Щепкин видит в этом слове – колед (вокруг идущий), или кол – еда (круговые яства). (Об источник. и форматах русск. баснословия, II, 64); г. Безсонов подозревает здесь – колоду (зажженный пень) (Калики перехожие, IV, 46); г. Костомаров производит коляду от слова коло (колесо) (Слав. Мифол., 99); г. Соловьев указывает на сложные коло – ладо, коладу (Архив ист. юрид. свед., I, 29), и так далее. Приведенное мнение о коляде (из Calendae) составитель этого словаря считает самым вероятным.