Полный церковнославянский словарь прот. Григория Дьяченко

и мы еще не изучали их психологически” (“Основания эксперимент. психол.” проф. Н. Грота, 1896 года, стр. 8). Соглашаясь вполне с этими словами, мы прибавим, что все перечисленные документы, раскрывающее факты человеческой душевной жизни, суть в то же время и прежде всего документы лингвистики, материалы для изучения языка человека вообще, чрез который проявляется дух и природа человеческих существ. Потому, мы вводили в свой словарь слова не только одного, напр., церковно-богослужебного языка, что было бы в высшей степени односторонне (ибо человек живет не одним религиозным чувством, определяющим его отношения к Богу, но и всеми силами и способностями своего духа, ума и воли, определяющими его разнообразные отношения к жизни природы и окружающим его людям), – но и слова, выражающие разнообразную жизнь человека вообще. Этим мы даем ответ тем критикам, которые могут нас упрекать за разнообразие слов, внесенных нами в словарь и касающихся всех выше перечисленных сторон жизни и деятельности во всемирной истории человеческого духа.

Но составить самый полный и вместе подробный церковнославянский словарь [1], поставить в органическую связь весь лексический запас церковнославянских слов нового периода с словами древнерусскими и древнеславянскими, как родственными наречиями одного и того же славянского языка, (без чего наш труд не имел бы научного обоснования и не достигал бы своей цели, так как памятники нашей древней письменности написаны частью на древнерусском наречии, частью на древнеславянском, а частью, уже позднейшие по времени, на церковнославянском языке нового периода), было одною лишь стороною дела. Другая заключалась в том, чтобы составленный словарь отвечал бы как современным требованиям филологии вообще, так и сравнительной лингвистики и славянской палеонтологии, археологии, славянской мифологии, истории, библейской экзегетики, свящ. географии, метрологии и т. п. областям знаний в частности. Для достижения этой широко намеченной цели мы должны были в продолжение многих лет, во-первых, отмечать на особые карточки все требующие объяснения (понятных слов древнеславянских, древнерусских и новославянских мы вовсе не отмечали, а если вносили некоторые из них, то потому, что они имели особенное значение) слова и обороты речи во всех современных церковно-богослужебных и старинных книгах, многих рукописях, летописях и других наиболее важных памятниках церковнославянского и древнерусского языка; во-вторых, приискивать к ним соответствующее значение; в третьих, давать найденным формам языка надлежащее филологическое объяснение. Для достижения этой цели мы должны были ознакомиться со всеми филологическими трудами по древнерусскому и церковнославянскому языку (Памвы Берынды, протоиер. Алексеева, Срезневского, Дювернуа, Востокова, В. Даля, Миклошича, Грота, Буслаева, Будиловича, Ягича, прот. А. Горского, К. Невоструева, проф. А. Соболевского, Микуцкого, А. Гильфердинга, А. Хомякова, “Материалами для сравнительного словаря и грамматики”, изд. 2-ым отделением Академии наук, Гильтебрандта и т. под. трудами по древней русской и церковнославянской лексикологии и филологии вообще), – ознакомиться с лучшими трудами по славянской палеонтологии, сравнительной лингвистике, археологии, древнерусскому законоведению, истории, библейской экзегетике и т. п. смежным областям языкознания в частности [2]